Эта история началась в 2015 году, сразу после того, как российская биотехнологическая компания «Биокад» создала первый в России препарат на основе моноклональных антител — «Ацеллбию» (действующее вещество — ритуксимаб).
Ритуксимаб — один из самых эффективных препаратов для химиотерапии при некоторых видах рака. В Европе под брендом «Мабтера» его производит Hoffman-La Roche. Это один из самых старых моноклональных препаратов, зарегистрированный еще в 1997 году, и цена на него по-прежнему немаленькая. Упаковка «Ацеллбии» стоит около 30 тыс. руб., курс лечения — около 100 тыс.
В 2016 году патент на ритуксимаб истекал, и продвинутые биотехнологические фирмы по всему миру начали производить дженерики. Сделал дженерик и «Биокад». Это был суперамбициозный проект и визитная карточка компании. Это была заявка: вот, мы в России тоже не лыком шиты и можем производить не только аскорбинку.
Тогда же — 30 ноября 2015 года – правительство издало постановление о том, что если у препарата из перечня ЖВНЛП (жизненно важных и необходимых лекарственных препаратов) есть иностранный оригинал и отечественный дженерик, то местные и региональные бюджеты могут закупать только отечественное. Постановление, похоже, издали прямиком под «Ацеллбию».
Вы можете удивиться, почему патент истек в 2016-м, а постановление было в ноябре 2015-го, но все правильно: «Ацеллбию» же делали до того, как истек патент, и только на рынок вывели после. Тогда же —
в конце 2015-го прошли первые торги с поставкой на следующий год, на которых — в соответствии с новыми правилами — победила «Ацеллбия».
И вы можете себе представить изумление «Биокада», когда сразу в трех крупных региональных аукционах они проиграли. Но не Hoffman-La Roche, которая отныне по определению ничего не могла у «Биокада» выиграть.
Они проиграли каким-то непонятным фирмам, которые ни с того ни с сего обязались поставить краевым онкодиспансерам их же, «Биокада», «Ацеллбию», новенькую, только что сделанную, еще не вышедшую на рынок (патент истекал в 2016!), не имея договоров с «Биокадом», не имея вообще ничего.
В частности, конкурс в Ставропольском крае выиграла некая НПП «Русэкомед», о которой в «Биокаде» слыхом не слыхивали. Но «Ацеллбия» была только у «Биокада». И больше ни у кого.
А выиграл конкурс не понятно кто.
Как вы догадываетесь, «Биокад» — компания непростая. Несмотря ни на какие фармакологические достижения, не под все из них пишут постановления правительства.
Один из акционеров «Биокада» — это Виктор Харитонин, владелец знаменитого «Фармстандарта» и хороший знакомый госпожи Голиковой. Собственно, в бытность Голиковой во главе Минздрава производимый «Фармстандартом» арбидол, лекарство с недоказанной клинической эффективностью, и вошло в перечень ЖВНЛП и стало закупаться бюджетом.
А еще — пока Голикова была в Минздраве — «Фармстандарт» производил два лекарства от кашля, терпинкод и коделак. И продажи их год за годом били рекорды. Не потому, что в России так много кашляли. А потому, что дешевые терпинкод и коделак, купленные прямо в аптеке, служили наркоманам для производства страшного наркотика — «крокодила». Пик продаж терпинкода и коделака совпал в России с пиком «крокодиловой» наркомании. И Минздрав в упор не видел, что в аптеках продается сырье для наркотиков. После ухода Голиковой с поста главы Минздрава на кодеинсодержащие лекарства ввели рецепты, продажи терпинкода и коделака упали, а «крокодиловая» наркомания сократилась. На место «крокодила» пришли «соли».
При этом Виктор Харитонин, по всеобщим отзывам, фантастически способный менеджер. И постепенно Харитонин стал инвестировать в действительно сложную фарму.
В частности, он купил два самых перспективных российских разработчика, «Биокад» и «Генериум», отстроил потрясающие производственные мощности и научный городок и понемногу стал производить препараты, которые находятся на том, что на Западе называется cutting edge (передний край): правда, как жалуются люди знающие, российские дженерики до сих пор отличаются разной степенью очистки в разных партиях. Но это тема для отдельного печального разговора.
А пока вернемся к «Ацеллбии».
НПП «Русэкомед» и вправду поставил «Ацеллбию» в Ставропольский онкологический диспансер. 40 упаковок, как и было написано в контракте. «Биокад» направил специалиста по безопасности Владимира Аникеева разобраться в вопросе. С тех пор Аникеев, собственно, и занимается «черной фармой», и все, что Россия сейчас добилась в борьбе с ней, не произошло бы без Аникеева.
Как быстро выяснил Аникеев, вся «Ацеллбия», поставленная в Ставрополь, была из серии, которую «Биокад» поставил в Санкт-Петербург.
А в Санкт-Петербурге с 2012 года работала некая слаженная организация. По версии следствия, в ее состав, в частности, входили екатеринбургский бизнесмен Евгений Захаров, главный внештатный специалист-гематолог Комитета по здравоохранению правительства Санкт-Петербурга Кудрат Абдулкадыров и бывший представитель фармацевтической компании «Рош-Москва» Владислав Александров.
Как действовал механизм?
Очень просто. «Ацеллбия», а до нее ритуксимаб («Мабтера») входили в программу «семь нозологий»: перечень редких болезней, лекарства от которых должны оплачиваться государством.
Абдулкадыров, по версии следствия, был тот человек, который составлял заявку, где указывал, сколько Санкт-Петербургу нужно «Ацеллбии». Город эту «Ацеллбию» закупал. После чего врачи-онкологи выписывали подложные рецепты.
«По Питеру мы обзвонили 500 пациентов, — вспоминает Аникеев. — Мы подняли все рецепты. В Питере льготные препараты получают только в одной аптеке, на Невском, 111, нашли 500 телефонов, смотрели по датам, опрашивали врачей».
Как быстро выяснили оперативники, сама схема хищений была относительно гуманной. У пациентов лекарства не крали: их просто выписывали вдвое больше. Завышали, к примеру, вес пациента — не 60 кг, а 120 — и выписывали два рецепта по три упаковки. Один отдавали пациенту, другой — злоумышленнику. Врачи, замешанные в истории, ссылались на Абдулкадырова: он им звонил, они не могли ему отказать.
«Лишние» рецепты, как следует из материалов дела, якобы передавались Александрову, он приходил в аптеку, получал бесплатный льготный препарат и отдавал Захарову.
Тот владел целой сетью «мартышек», которые выигрывали конкурсы и поставляли препарат в онкоцентры по всей стране.
Такая схема работала потому, что система получения бесплатных препаратов была устроена так, чтобы больной человек не смог ее одолеть в бесконечных очередях к бесконечным кабинетам. Она была словно нарочно заточена под подобные шайки.
К сожалению, относительная гуманность схемы не имела отношения к другим пациентам — к тем, которые получали уже однажды проданные лекарства. Все моноклональные антитела — это белки, а любой белок при высокой температуре деградирует. Хранить и перевозить «Ацеллбию» нужно только при температуре 2–8 градусов. Иначе она начнет тухнуть — не сразу, но постепенно, ее эффективность будет снижаться: на 30%, на 50%. А когда этот протухший препарат ставят пациенту, это его, по сути, убивает. Во всяком случае, понижает шансы на выживание.
История с уворованной в Питере «Ацеллбией» поражала размахом и сама по себе. Однако, как быстро понял Аникеев, эта схема была лишь ничтожной частью рынка «черной фармы». По его словам, операторов такого уровня, как Захаров, даже сейчас в России существует не менее десяти человек.
«Черная фарма» в 2015 году занимала до 10% рынка лекарств, и «Биокад» потерял от ее деятельности 2 млрд руб. А когда лавочку в Питере прикрыли, то через несколько лет на складе в Питере стухло «Ацеллбии» на 120 млн руб. Это была «Ацеллбия», которую купили по привычке, но которая городу не была нужна. Все эти 120 млн руб. в прошлые годы составляли доход «черной фармы»: только по одному городу и только по одному препарату.
…Вы, наверное, отметили участие в этой истории сотрудника российского филиала Hoffman La Roche. Логично предположить, что он участвовал в ней потому, что в 2012 году, когда все только начиналось, еще не было никакой «Ацеллбии».
Была только «Мабтера» — с действующим веществом ритуксимаб — которую производил Hoffman La Roche. И был ее представитель Александров, который, как и всякий хороший представитель иностранной фармы, имел прекрасные отношения с туземными врачами.
«Это ж как было? — рассказывает Аникеев. — Сотрудник крупной фармкомпании, допустим, обходит всех врачей. «Зоя Ивановна, вот у нас свежий препарат, замечательно действует, а не хотите приехать на конференцию. Наша компания организует конференцию в Праге. Да, хороший город. Да, и отель 5 звезд. А какая у вас уходимость препарата? Такая-то? А вот если бы в 2 раза больше, так вот и в Сан-Франциско конференция».
На конференции, конечно, тоже надо ездить, но в России многие вещи мутируют. «Были врачи, которые ездили, чтобы учиться, — говорит Аникеев. — А были такие, которые говорили представителю дословно: «Нормальный отель мне, и чтобы веселуха была нормальная». Или: «Чего я еще тебе писать-то буду? Я тебе объемы делаю, сам пиши, и я подпишу что хочешь, а ты мне на карту кидай — и все».
До 2015 года — до появления российского дженерика — вся схема была полностью автономна. Был Roche, который поставлял «Мабтеру». Был чиновник, который заказывал нужный объем. И был «представитель» Roche, который замыкал на себе всю схему. Беспокоиться было некому.
Иностранные компании, по словам Аникеева, и сейчас не очень охотно сотрудничают по вопросам «черной фармы». Местное представительство фирмы редко хочет поднимать волну, которая может привести к его полной смене, а для головного офиса громкий скандал может отразиться на стоимости акций компаний. Так что не исключено, что представители «черной фармы» вскоре переключатся целиком на иностранных производителей.
Абдулкадыров и Александров были, конечно, не единственные поставщики Захарова, а «Ацеллбия» — не единственный препарат, которыми торговали таким образом.
Еще когда в 2017 году в Екатеринбурге арестовывали Захарова, в его записных книжках всплыли другие питерские поставщики. Это были некие Сережа и Миша — Сергей Войтович и Михаил Шаршин. Когда Захарова арестовали, эти поставщики легко нашли новых покупателей. За ними следили и впервые задержали в 2019 году. «Вынесли 30 коробок лекарств, — вспоминает Аникеев, — но дело прекратили. Следователь в Московском районе перестал брать трубку и стал бегать от оперов».
Оперативники подготовились тщательней, и в октябре этого года Войтовича и Шаршина взяли снова.
В однокомнатной квартире, которую Войтович арендовал в том же доме, где жил, нашлись 2700 упаковок дорогих препаратов, в основном онкологических, всего на 100 млн руб.
Там были Цирамза (рамуцирумаб), производитель Eli Lilly, цена упаковки 27 тыс. руб.; Тецентрик (атезолизумаб), 200 тыс. руб., производитель Hoffman-La Roche, Ервой (ипилимумаб), Bristol-Myers Squibb, 180 тыс. руб.; Авегра (бевацизумаб), Биокад, 20 тыс. руб.; Таксотер (доцетаксел), Sanofi-Aventis, цена 4700 руб.; Абраксан (паклитаксел), Celgene International Sarl, 54 тыс. руб.; Опдиво (ниволумаб), Bristol-Myers Squibb, 40 тыс. руб.; Китруда (пембролизумаб), Merck&Co, 160 тыс. руб.; Вектибикс (панитумумаб), Amgen, 24 тыс. руб.
Страшной особенностью всех этих препаратов было то, что это были не те растворы, которые пациент покупал сам, а те растворы, которые ему должны были капать в больнице во время химиотерапии.
Иначе говоря, вместо того, чтобы капать в больнице пациенту капельницу с лекарством, медсестра ставила ему физраствор. Или недоливала, убивая тем самым пациентов. А разницу продавала. (Эта схема подробно описана в расследовании Ирины Тумаковой — «Сережа и Миша из Петербурга» от 27 октября этого года.)
И в течение полугода опера слушали разговоры между заказчиками и медсестрами, убивавшими пациентов. «Что у тебя там? Карантин? А мне плевать. Выноси давай». «На этот раз ни одного онколога не попалось», — говорит Аникеев.
В феврале грохнули еще одну контору — ООО «Нордбиофарм» в Москве. На этот раз в деле фигурировали два врача-онколога: руководитель отделения химиотерапии окнодиспансера № 5 Депздрава Москвы Виктор Шерстнев и онколог Артем Налбандян. По словам Аникеева, там схема была относительно гуманной. Врачи оценивали благосостояние пациента и говорили ему: «Вам назначили льготный препарат по госзакупкам, но он российский, сами понимаете, то-се, очистка, он вам не поможет. Идите-ка купите в аптеке вот этот». Пациент шел и покупал себе швейцарский препарат, а по его рецепту лекарство похищали и перепродавали.
К этому времени рынок «черной фармы» в России похудел, и украденные препараты стали уходить в Украину и в страны СНГ.
Даже как единичные истории, все эти аресты впечатляют.
Но это — единичные случаи. Это не один Захаров или Войтович. Это гигантский рынок, который действует через обналичку бюджета, выделяемого на покупку льготных лекарств государством. И он не может работать без ведома (некоторых) врачей и медсестер.
«Черная фарма» — это система сетевого маркетинга, при которой существует целая сеть врачей и чиновников, что выписывают фальшивые рецепты или недоливают больным растворы. И они делают это не раз, не два, не три. Они делают это систематически. Объемы украденных лекарств такие, что люди, которые их аккумулируют, выигрывают тендеры. Не имея ни собственного производства, никаких лицензий, никаких патентов, ничего — они просто из воздуха берут в товарных количествах препарат, за который уже один раз заплатило государство, и получают за него деньги еще раз.
Иногда они убивают того пациента, у которого препарат украли первый раз. А иногда — и второго, потому что препарат потерял годность.
Вы скажете — а как же наше государство, где пластиковый стаканчик в омоновца бросить нельзя? Как оно допустило существование «черной фармы»? Как оно допустило, чтобы в стране существовал целый рынок, который убивает людей и обессмысливает саму процедуру лечения?
И самое обидное, что этот рынок существует за бюджетные деньги.
Где ГУБЭПиПК?
«В принципе они не прочь, — говорит Аникеев, — но их руки скованы бесконечной бюрократией, а откровенно устаревший УК 90-х годов не учитывает и половину преступлений нынешнего времени». В России алкоголь и тот лучше защищен, чем лекарства.
«Вот, допустим, вы вышли со своим лекарством на аукцион, — объясняет Аникеев, — его выиграло ООО «Ромашка». Полицейские приходят в ООО «Ромашка» и спрашивают: откуда у вас лекарство? Те отвечают: «Мы его купили у «Рогов и копыт». Полиция: «Это бред. Мы ездили по этому адресу. Там никого нет. Там посреди пустого офиса табуретка стоит». «Ну мы-то не знаем. Нам привезли, мы поставили, у нас отсрочка по оплате 185 дней». Опер идет к начальству: так, мол, и так. Начальство: «Поставили?» — «Поставили». А тогда что не так? В чем мошеннические действия? Кто пострадавший? Где заявление? Где общественная опасность».
Минздрав? А Минздрав с Росздравнадзором отвечают, что фактов хищения не выявлено. Это же не фальсификат.
Представляете ли вы объем этого ужаса, когда медсестра раз за разом, день за днем убивает людей, вводя им вместо препарата физраствор, чтобы получить деньги. И на деньги, выжатые из трупов, формируются товарные партии, которые выигрывают тендеры?
Как известно, в России на лекарства сейчас введена маркировка. И когда я впервые услышала об этой истории, решила, что в данном случае новшество будет полезно. Ведь это тот самый случай, для которого оно создавалось. Ты поставил лекарство в Сыктывкар. А оно — хоп — и в Самаре!
Но Аникеев остудил мой пыл. Да, маркировка, ну и что? Она же не имеет реальной защиты со стороны законодательства. По сути, это пока просто система учета — и все.
«Вы, допустим, главврач в Самаре. Вам в больницу принесли лекарства, и маркировка свидетельствует, что их продали в Сыктывкар. А маркировка нечитабельна – затерли пальцем. Или, допустим, главврач просканировал. И звонит поставщику с вопросом. Тот ему: «Ты акт подписал?» — «Да». — «Количество совпадает?» — «Да». — «Качество совпадает?» — «Да». — «А тогда к чему у тебя претензии? Где написано, что маркировка дает основания со мной не расплачиваться?»
И к тому же в больницу приходят больные. У главврача маркировка не бьется, он что, не будет выдавать лекарство, потому что маркировка не бьется? Тогда пациенты пойдут в прокуратуру. Что важно главврачу: маркировка или лечить? Как он в такой ситуации откажет пациенту в лечении?
В США такой схемой занималось бы ФБР. А в России — некому. Полиция из Самары не поедет в Сыктывкар. А Москва живет только своими показателями.
«Черная фарма» — это даже не история про коррупцию. И не про административный ресурс. Административный ресурс в данном случае на стороне «Биокада».
Это история о том, что российское государство — не работает.
В США тоже время от времени случаются скандалы с бесплатными рецептами, и какой-нибудь предприимчивый врач садится в тюрьму. Но это делает один преступник. Два. Три. Это не превращается в гигантский рынок и в систему сетевого маркетинга.
В сложных обществах должно быть государство. И оно должно существовать не только за тем, чтобы объявлять НКО иноагентами. А в нашем обществе, как выясняется на примере «черной фармы», государства нету.
https://novayagazeta.ru/articles/2020/11/23/88089-rvachi-bez-granits